Ювенильное море
|
|
|||
| А.Платонов
Ювенильное море |
|||
На околице колхоза встал вихрь кругового ветра и поднял с
земли разные предметы деревенского старья. Позади вихря шла не
колеблясь прочная туча дорожной пыли. Это двигалось добавочное
стадо в "Родительские Дворики", уже многие сутки одолевая
пешком полтораста верст. Позади стада ехали на волах гуртовщики
и ели арбузы от жажды.
Федератовна отправила убийцу-погонщика в совхоз со стадом и
велела ждать ее, а сама села в таратайку и направилась в район,
в комитет партии.
В районе Федератовна не застала секретаря партии -- он умер
вскоре после свидания с Босталоевой, потому что у него
вскрылась от истощения тела внутренняя рана гражданской войны.
Новый секретарь, товарищ Определеннов, уже взял курс дела в
умрищевском колхозе и еще имел в своем распоряжении всю картину
бушующих капиталистических элементов, окружающих "Родительские
Дворики".
А сейчас он грустно жалел, что не управился лично объездить
колхозы умрищевского влияния, когда даже старушка мчится
неустанно в таратайке по степи и действует энергичной силой.
Федератовна начала обижать Определеннова упреками, что он
хуже покойника и руководит районом из своего стула, что он
скатится в конце концов в схематизм и утонет в теории самотека.
Секретарь, хотя и чувствовал свое слабое недовольство, все-таки
радовался наличию таких старушек в активе района.
-- Бабушка,-- сказал с любовью к ней Определеннов,--
Умрищева мы сегодня обсудим на бюро и отдадим из партии к
прокурору, а тебя мы перебрасываем из совхоза на место
Умрищева. Ты согласна?
Федератовна почувствовала было тоску, но сознание враз
справилось в ней с ничтожным чувством личности, и она сказала:
-- Согласуй с директором и пиши путевку, товарищ
Определеннов... Либо социализм, либо нет -- ведь вот вопрос-то!
Отвернувшись, Федератовна, как всякая рядовая бабка из
масс, вытерла в знак огорчения свои глаза краем кофты -- она
чувствовала свое расставание с Босталоевой.
-- Ты это что?-- спросил Определеннов.
-- Ты пиши, ты пиши наше партийное -- а это мое, старое
бабье, выходит наружу.
-- Да то-то!-- сказал Определеннов, предначертывая какую-то
повестку дня.-- А я думал, ты горюешь о чем-то.
-- Да то ништ не горюю, да то ништ не скучаю!-- закричала
вдруг Федератовна.-- Иль я безгрудая, бездушная, нездешняя
какая!.. Родные мои Дворики, Надюшка моя, товарищ Босталоева,
отымает меня Умрищев-злодей, уж смеркается сердце мое,
схоронилися вы за дорогою.. .-- и, склонившись плачущим лицом
на стол секретаря, старуха заголосила на весь районный центр.
Через час терпеливый Определеннов спросил у нее:
-- Ну как, бабушка?
-- Обсохла уж,-- ответила Федератовна.-- Давай инструкцию
на ликвидацию умрищевской школки.
Определеннов длительно улыбнулся и не стал учить умную и
чувствительную старушку, поскольку она сама уже постигла все.
Надежда Босталоева возвратилась в "Родительские Дворики".
Она приехала тихо, в вечерние часы, на подводе привокзального
единоличника.
Не доезжая двух верст, Босталоева остановилась. В совхозе
стояла неизвестная башня, емкая и полезная по виду, хотя и
невысокая по размеру. Закат солнца освещал темный материал
местного происхождения, из которого была построена башня. Кроме
башни в совхозе был еще огромной силы и величины ветряк, при
этом он крутился сейчас в пустоте совершенно тихого воздуха.
Подъехав еще ближе, Босталоева убедилась что землебитных
жилых домов в совхозе уже нет, и также не было никаких других
следов прежних обжитых "Родительских Двориков"-- ни шелюги, ни
знакомых предметов в виде тропинок, лопухов и самородных
камней, доставленных сюда неизвестной силой,-- теперь была лишь
развороченная грузная земля, как битва, оставленная погибшими
бойцами.
-- Что здесь такое?-- с испугом спросила Босталоева.-- Где
же мой совхоз?
Возчик-единоличник объяснил ей, что совхоз должен быть тут.
-- А это просто какие-то факторы!-- сказал возчик на башню
и мельницу.-Теперь ведь много факторов в степи, а я живу около
транспорта, я отсюда дальний. Транспорт, тот я знаю: тара 414
пудов, нетто, диаметр шейки, тормоз Казанцева, закрой поддувало
и сифон, автоблокировка; три свистка -- дай ручные тормоза; два
-- освободи обратно; багаж принимается при наличии проездного
билета. А степь я не люблю: это место для меня как-то почти что
маловероятное, я люблю больше всего вагоны парового отопления и
еще сторожевые будки. В будках хорошо живется сторожевому
человеку: кругом тихо, работы мало, мимо поезда мчатся, выйди и
стой себе с сигналом, а потом осмотри свой участок и заваривай
себе кашу...
Босталоева со вниманием посмотрела на этого случайного,
преходящего для нее человека: как велика жизнь, подумала она, и
в каких маленьких местах она приютилась и надеется...
В снесенном совхозе ходили четыре вола по взбугренной почве
и крутили мельницу наоборот, то есть не текущий воздух вертел
снасть, а живая сила вращала внизу крылья в воздухе. Босталоева
с удивлением спросила у Кемаля, радостно созерцавшего такое
разорение, что это означает.
Кемаль, назначенный к этому дню секретарем ячейки, подал
Босталоевой разросшуюся от работы руку и сказал:
-- Это мы притирку частей делаем, чтоб механизм обыгрался
на ходу: новый паровоз тоже сам себя сначала не тянет, пока не
обкатается...
Около мельницы гонял волов инженер Вермо, обнищавший в
одежде и успевший постареть за истекшее время. Он было
обрадовался, что видит Босталоеву, но вдруг задумался другим
нагрянувшим на него сомнением.
-- Надежда Михайловна,-- сказал он,-- что, если мы
ликвидируем всех пастухов, а коров поручим быкам. Високовский
мне говорил, что бык -- это умник, если его приучить к
ответственности: субъективно бык будет защитником коров, а
объективно -- нашим пастухом! Штатное многолюдство -- это
отсталость, Надежда Михайловна: нам надо поменьше людей в
республике -- слишком много работы... Федератовна арестовала
кулацких пастухов, а нам их теперь негде держать -- их связал
Климент веревкой от бегства и увел в районную тюрьму. Говорят,
пастушьи бабы защекотали Климента в степи, а бабьи мужья разбе-
жались. Динамо-машину мы получили, но без вас было скучно...
Инженер говорил что попало, пробрасывая сквозь ум свою
скопившуюся тоску. Босталоева ничего не ответила Вермо: она
настолько утомилась от своих действий в городе, от впечатлений
исторической жизни, от своего сердца, отягощенного заглушенной
страстью, что уснула вскоре в тени неизвестной башни, молчаливо
обидевшись на всех.
Проснулась она вечером, покрытая от росы и ночного холода
разной одеждой.
Вблизи от Босталоевой сидели шестнадцать человек, среди них
были Кемаль, Вермо и Високовский, и все они ели пищу из одного
котла.
-- Сломали весь совхоз, а сами кашу едят!-- сказала
Босталоева.-Сволочи какие!.. Кто из вас первый начал землю
здесь рыть, здоровы ли гурты; где Федератовна-старушка?..
Кемаль, ты за чем тут глядел, кто эти люди сидят? Я прямо
удивляюсь: какие вы малолетние! А я думала, вы и вправду
коммунисты!
-- Мы-то?-- прохаркнувшись от мелкой каши с молоком,
произнес Кемаль.-Мы-то не коммунисты? Ах ты дура-девчонка! Я
старый кузнец и механик, я не смеялся тридцать лет, а вот
пришел инженер Вермо, открыл нам пространство науки -- и я
улыбнулся на твой совхоз из землянок! Ты же все лозунги
извращаешь, ты с природой, ты с отсталостью примирялась здесь
-- нервная ничтожность такая!.. Ты уехала, старуха твоя пропала
-тоже советская наседка такая -- и мы втроем,-- Кемаль показал
еще на Вермо и Високовского,-- мы сказали твоему старушьему
совхозу: прочь, ты не дело теперь! И не было его в одну ночь!
Надо трудиться, товарищ директор, не за лишнюю сотню тонн
говядины, а за десять тысяч тонн!.. Ты -- девчонка еще в глазах
техники!
"Отчего у нас люди так быстро развиваются,-- подумала
Босталоева, заново разглядывая Кемаля.-- Это прямо
превосходно!"
Другие рабочие, оказавшиеся на проверку бедняками,
сбежавшими из умрищевского колхоза, также начали стыдить
Босталоеву за ее недооценку башни, мельницы и дальнейших
перспектив.
Високовский взял Босталоеву, как женщину, под руку и повел
ее в башню. Босталоева молчала. Вермо глядел ей вслед и думал,
сколько гвоздей, свечек, меди и минералов можно химически
получить из тела Босталоевой. "Зачем строят крематории?-- с
грустью удивился инженер.-- Нужно строить химзаводы для добычи
из трупов цветметзолота, различных стройматериалов и
оборудования".
Башня была сложена из сжатых, сбрикетированных ручным
прессом глино-черноземных кирпичей и представляла собой вид
усеченного конуса.
В сенях башни находилось особое стойло -- оно хоть и не
имело еще арматуры, но это было то же, что электрический стул
для человека -место смертельного убийства животных высоким
напряжением. Високовский и Вермо не хотели портить качества
мяса предсмертным ужасом и безумной агонией живого существа от
действия механического орудия. Наоборот, животное будет
подвержено предварительной ласке в электрическом стойле, и
смерть будет наступать в момент наслаждения лучшей едой.
Внутренность башни была выложена досками в тесную пригонку, а
доски покрыты слоем клеевого лака, непроходимым для
электричества.
-- Вы понимаете, что это?-- спросил Високовский.
-- Нет, я не понимаю,-- сказала Босталоева.-- Ведь дожди же
размоют эту земляную каланчу.
-- Толщина кладки земляных брикетов здесь такая, Надежда
Михайловна,-объяснил Високовский,-- что нужно десять лет
ливней, чтобы вода смыла башню...
Вид животных, гонимых сквозь пространства пешком в города
на съедение или даже запертых в неволю вагонов, всегда приводил
Високовского в душевное и экономическое содрогание. Коровы, и
особенно быки, слишком впечатлительны, чтобы переносить
железнодорожную езду, вид городов и ревущую индустриализацию. У
животных расстраиваются нервы, они высыпают беспрестанно из
себя навоз и теряют съедобный вес. Сосчитано, что при езде в
вагоне на тысячу верст коровы худеют на десять и больше
процентов, а быки вовсе тают, тоскуя, что им уж никогда теперь
не придется случаться.
Если "Родительские Дворики" отправят в течение года две
тысячи тонн коров, то двести, а может быть, и четыреста тонн
наиболее нежного мяса будет истрачено в пути благодаря
похудению животных. Кроме того, коровы могут вовсе умереть в
дороге. Эти двести или четыреста тонн говядины должен сохранить
электрический силос, построенный как башня. Коровьи туловища
разрубаются на сортовые части и загружаются в башню. Затем
небольшое количество высоконапряженного тока пропускается
сквозь всю массу говядины, и говядина сохраняется долгое время,
даже целый год, в свежем и питательном состоянии, потому что
электричество убивает в нем смертных микробов.
По мере надобности мясо накладывается в приспособленные
кадушки с выкачанным воздухом и отправляется в города. В
дальнейшем следует вокруг электрического силоса развить
комбинат, с тем чтобы на месте обращать мясо в фарш, колбасу,
студень, консервы и отправлять в города готовую еду.
У Босталоевой после разговора с Високовским сжалось сердце,
что она еще не инженер и ей нужно излишне любить Вермо.
Високовский развил перед директором еще ряд мер, обдуманных
им совместно с Вермо и Кемалем, для резкого накопления мяса в
совхозе, а Босталоева молча думала о новом техническом
большевизме, которому уже не соответствует ее ум.
Здесь в башенные сени вошла бывшая совхозная кухарка, не
знавшая, куда теперь ей деться, когда все сломали, когда из
металлических ложек мужики сделали проволоку, суповые котлы
раскатали в листы, когда даже ушные сережки вынули у нее и
расплавили их в олово,-- это печальная, бесхозная женщина,
лишенная бытового состояния, сказала, что движется новое стадо
из какого-то дальнего пункта: идите его встречать и организуйте
поскорее баб из степи, потому что некому обдаивать скотину, а
из нее уж капает молоко в землю.
Босталоева и Високовский вышли из сеней башни и увидели
погонщика умрищевского вентиляторного вола; погонщик прибежал
первым, чтобы осознать новое место своей жизни и сообщиться.
Устроив вновь прибывшее стадо на участок степного
разнотравия, открытый недавно Високовским около одного дальнего
одичавшего колодца, Босталоева возвратилась ночью в совхоз.
Вермо играл на гармонии, а Кемаль плясал -с тем выражением,
словно хотел выветрить из себя всю надоевшую старую душу и
взять другой воздух из дующего ветра.
Странно и опасно было видеть костер в степной темноте,
веселых людей, крылья могучей мельницы, башню и слушать, как
всеобщий человеческий голос, прекрасную музыку, всегда
соответствующую намерению борющихся большевиков. Босталоева
вошла в среду людей и стала танцевать по очереди со всеми
товарищами, пока не перепробовала всех; только Вермо, как
занятый музыкант, не мог потанцевать с Босталоевой, но зато
она, двигаясь, обещала ему достать агрегат для бурения на
ювенильное море, и Вермо с энергией радости начал еще лучше
играть на гармонии. Один погонщик вентиляторного вола стоял в
стороне, не примкнув к дружбе и музыке, но и его Босталоева
взяла в дело танца, отчего погонщик весь заухмылялся и уж
заранее согласен был положить всю свою силу на совхозном
строительстве -- настолько он мало еще видел нежности в жизни.
Танцуя, погонщик нюхал подругу-директора и наслаждался своим
достоинством, нужностью и равенством с высшими друзьями, а
Босталоева глядела не него близко и улыбалась ему в лицо своей
улыбкой серьезной искренности, своими спокойными верными
глазами, и погонщик чувствовал ее легкую руку на своем плече,
привыкшем к тяжести и терпению.
Глядя на танцующих, Вермо успел уже продумать вопрос о
рационализации отдыха и счастья, а сам не мог победить в своем
сердце чувства той прозрачной печали, которая происходила от
сознания, что Босталоеву может обнять целый класс пролетариата
и она не утомится, она тоже ответит ему со страстью и
преданностью.
Вскоре погонщик умрищевского вола заржал от радости не
своим голосом -женским басом, и танец постепенно прекратился,
поскольку долгое веселье превращается уже в скорбь.
Наступила полночь; воздух начал прозябать от росы и
отсутствия солнца, и всем людям, всей технической бригаде Вермо
и Кемаля захотелось спать и согреваться. Тут же стало известно,
что вся теплая одежда ушла со вновь нанятыми пастухами на
пастбища, на месте была только одна громадная кошма, метров в
десять или пятнадцать длины. Все влезли под ту кошму, а
Босталоеву положили в середину, чтобы ей было теплей, и ближние
соседи отодвинулись от нее, желая дать Босталоевой больше
дыхания и свободы, если она будет шевелиться во сне.
Наутро в совхоз приехала в таратайке Федератовна, и с ней
прибыл в качестве кучера секретарь райкома Определеннов.
Старушка еще издали закричала от злости, решив, что умрищевцы
управились украсть без нее весь совхоз.
-- Подожди ты шуметь, убогая,-- остановил ее Определеннов,
не терпевший никакого визга на земле как знака бессилия.--
Побольше спокойствия, бабушка,-- нам ничто не страшно.
Застав под кошмой население совхоза, Определеннов стянул со
спящих кошму, и они сразу проснулись, как оголтелые.
Опомнившись, видя недовольство старухи и секретаря, Вермо
начал порочить естественное самотечное устройство природы и
потворство этому оппортунистическому устройству со стороны
администрации совхоза. Например, разве землянично-землебитная и
деревянная форма совхоза не есть ненависть к технике? Разве
можно получить мясо от полуголодного, непоеного скота,
бродящего в печали по пище десятки верст ежедневно? И мы снесли
в ночь всю совхозную убогость, дабы освободить мебель с утварью
и взять из них гвозди, доски и прочие материалы для истинной
техники, для утроения продукции совхоза!
-- Он прав вполне,-- с неопределенной грустью сказал
Кемаль.
-- Вы еще понятия не имеете о большевистской технологии,--
говорил Вермо среди летнего утра, неумытый и постаревший от
темпа своих размышлений,-у вас нет органического ощущения
техники как первого чувства своей жизни...
Федератовна, осознав, что кто-то хотел обидеть науку, враз
стала на точку яростной защиты Вермо и приветствовала речью
башню и мельницу.
Определеннов смеялся над старушкой и был рад, что в
"Родительских Двориках" под видом чувственного восторга
происходит на самом деле социалистическое скотоводство,
превозмогающее все существующее на свете на этот счет.
-- Говори теперь ты, Високовский,-- предложил Определеннов.
-- Хотя я зоотехник,-- сказал Високовский, желая выявить
чем-нибудь охватившую его радость зоотехнического творчества,
хотя бы тем, что покаяться,-- хотя моя дисциплина долгое время
была заражена невежественным оппортунизмом и вредительством и
взглядом на зоологию как на мягкую какую-то, тихую науку, где
все гармонично и эволюционно, но я заявляю, что советская
зоотехника немыслима без металлургии, без машиностроения, без
электрификации, потому что только железо и огонь добудут нам
воду в сухих степях, потому что лишь тонкая пульсация
электричества, приближающаяся по нежности и остроте своего
факта к жизненным явлениям, к зоологии, лишь она, эта
пульсация, игра солнечной энергии в атомной глубине материи,
как определяет Николай Эдвардович Вермо, лишь она даст нам
излишний нарост мяса на костях животных, позволит нам
рационально забить скот, сохранить его без потерь и отлично
транспортировать. Затем я предлагаю уничтожить немедленно
текучесть рабсилы...
-- Как конкретно?-- спросил Определеннов, вслушиваясь с
полным сердцем в слова специалиста.
-- Уничтожить ее как текучесть, как пережиток разрыва
города с деревней... Нужно ввести скользящую шкалу профессий,
чтобы пастух был обучен строительству и мог быть плотником
зимой или еще чем-либо, чтобы человек обнимал своим уменьем
несколько профессий и чередовал их во времена года... Каждый
трудящийся может и обязан иметь хотя бы две профессии -- наш
Кемаль имеет их целых четыре,-- это даст десятки тысяч экономии
по одним "Родительским Дворикам"... Да здравствует наша жизнь и
наш напряженный труд для всех товарищей... как дальних, так и
близких!-неожиданно кончил скромный Високовский и медленно
покраснел, почувствовав свою заключительную патетическую
бестактность.
-- Да здравствуют наши социалистические специалисты!--
громко сказал Определеннов, чтобы уничтожить краску ложного
смущения с лица Високовского.
Но Високовский покраснел еще гуще, и все засмеялись, а
Босталоева смеялась до тех пор, пока у нее не вышли слезы,
блестевшие на свете солнца, как роса, на черной траве ресниц.
Все люди поглядели на глаза Босталоевой, а Вермо сказал:
-- Я ручаюсь, что не каждый еще сумеет умереть из нас, как
наступит высший момент нашей эпохи: нам тогда потребуется лишь
построить оптический приемник-трансформатор света в ток, как мы
сейчас строим радиоприемники, и через него к нам польется
бесконечная электрическая энергия -- из солнечного
пространства, из лунного света, из мерцания звезд и из глаз
человека... Вот какая проблема, товарищи, сидит в одном взоре
Босталоевой, а вы увидели ее глазами полового мещанства: так
ведь никуда не годится!
-- Глянь в мои глаза!-- попросила Федератовна.-- У меня там
горит электричество иль потухло?
Вермо поглядел в старушечьи очи.
-- Плохо горит,-- сказал инженер,-- у тебя бельма растут.
Федератовна сразу оценила было этот факт как заглушенную
вылазку классового врага, но потом пошевелила деснами и
передумала.
-- Пусть растут, -- согласилась старуха, -- я и видеть не
буду, так почую. А ты научный левак!
-- Погоди судить, бабушка,-- сказал Определеннов.-- У них
уже есть дела, а ты говоришь слова... Давайте, товарищи,
наметим план технической реконструкции "Родительских Двориков".
Здесь же, на общей кошме, был составлен перечень главных
мер, а именно:
----
Название работы
Цель ее
Фамилия бригадира и срок исполнения
Полезный эффект и примечания
----
1. Закончить постройкой электродвигатель; установить
динамо; смонтировать трансмиссионную передачу; провести
электрическую сеть
Зимой: отопление окотных баз и рабочих жилищ, подача жара
на кухню. Летом: давать силу на насос и на брикетный пресс
Вермо. 2 месяца
300 тонн добавочной говядины. На 100 руб. топлива.
Уничтожение жажды на центральной усадьбе
2. Электротехнический монтаж силосной башни и убойного
стойла
Заготовка свежей говядины в долгий срок
Високовский, консультации, Вермо. 1 месяц
Не менее 400 тонн мяса. При отсутствии ветра питать башню
следует от воловьего привода ввиду малого количества тока,
потребного для башни
3. Пресс для брикетирования коровьей желудочной продукции
Решение степной топливной проблемы
Кемаль
Экономия 2 тысячи руб., которые должны быть истрачены на
покупку стороннего топлива
4. Приобрести, перепроектировать переделать 2 вольтовых
агрегата разной мощности
Электрическим пламенем меньшего агрегата резать камень в
карьерах и сваривать их вновь на месте кладки, с целью
постройки цельнолитых жилищ для людей и скота. Мощным агрегатом
прижигать скважины в глубину земного шара, дабы вскрыть
кристаллическую гробницу материнского моря, либо вообще
достигнуть богатых запасов воды -- взять оттуда количество
влаги, достаточное для образования постоянного озера или
степного моря. Параллельно бурить немедленно вольтовым огнем
неглубокие водоносные скважины на всех пастбищах и зимних
гуртах совхоза (малое водоснабжение)
Босталоева, Вермо. 3 месяца
По строительству 50 тыс. р. По малому водоснабжению 30 тыс.
р. в год. По большому водоснабжению (на материнское море):
социалистический риск
5. Изобрести и сконструировать оптический прибор для
обращения солнечного света в электричество
Получать энергию в степи и во всем мире из любой точки
освещенной бесконечности
Вермо, Кемаль, Босталоева. Не менее года
Установление технического большевизма в "Родительских
Двориках" и на всем открытом пространстве земли
6. Сконструировать животноводческий комбайн на
автомобильном шасси
Быстрое обдаивание отдаленных гуртов и доставка сливок на
совхозную маслобойку
Високовский, Кемаль. 2 месяца
18 тысяч рублей в год
----
В седьмом, восьмом и девятом пункте плана назначались
прочие виды работ. Всякое мероприятие по этому плану должно
иметь помощь и консультацию со стороны Института Неизвестных
Топливных Масс, КрайВЭО, Института Дешевой Энергии, Варнитсо,
Общества Глубокого Бурения и прочих соответствующих
организаций.
Через месяц или полтора в "Родительские Дворики" прибыли
оборудование и материалы, занаряженные Босталоевой в
крайцентре, и то потому, что Босталоева сама нашла свои
заблудившиеся на железной дороге грузы и привела вагоны на
ближайшую станцию. Иначе бы грузы могли вовсе осиротеть,
приобрести безвестное состояние и их сейчас же присвоили бы
себе агенты многочисленных строек, населявшие в то время все
узловые пункты транспорта; эти агенты-снабженцы беспрерывно
глядели волчьими глазами на потоки чужих грузов и только свою
стройку считали действительно решающей для судьбы социализма,
поэтому они прямо удивлялись, что кого-то еще снабжают, кроме
них, и способствовали превращению блуждающих грузов в бесхозное
сиротство, чтобы переадресовать их себе, пользуясь суетой
всеобщего строительства.
Около того же времени в совхоз приехали два инженера из
края: электрик Гофт и гидрогеолог Даев. Гофт был из Института
Неизвестных Топлив, а Даев от Варнитсо и Общества Глубокого
Бурения. Совместно с инженером Вермо они довели конструкторские
идеи вольтового бурения до чертежного детального выражения и
поправили различные упущения в устройстве башни брикетного
пресса и ветродвигателя.
Инженер Гофт уже не хотел уезжать из совхоза и остался в
нем до окончания всех работ, а Даев и Босталоева отправились
скорее в Краевой Город и в Ленинград, дабы найти подходящие
электросварочные агрегаты эти -- агрегаты были нужны для немед-
ленного переустройства их на другую службу. Один из агрегатов
должен успеть перерезать камни в карьере и сварить из этих
камней жилища еще до наступления зимы.
Контора переустройства совхоза помещалась в сенях
электросилосной башни, где все чертили, считали, спали и
бредили от ночного воображения. Кемаль взял себе на учет такой
бытовой недостаток и отправился в колхоз к Федератовне. Через
четверо суток он привез из колхоза на волах шесть пустых изб,
принадлежавших ранее кулакам, тем, что прятались в колодцы от
старухи. Эти избы лишь в слабой степени повредились от
транспорта и вполне оказались пригодными для размещения
техперсонала и для ночлега технических бригад.
Инженер Вермо развернул фронт работ сразу -- по всем
сопротивлениям; главный же удар он сосредоточил на достройке и
оборудовании электрической мясной башни, где производил весь
монтаж лично.
Но рабочих было всего шестнадцать человек, и люди так
умаривались, что не могли смыть водой свой пот и им не хватало
сна для забвения усталости.
Однажды ночью Вермо сидел за столом и, скучая по
Босталоевой, рассматривал ее книги. Вокруг Вермо спали люди на
полу, от них пахло отработанной жизнью, их рубашки заживо
сотлели на постоянно греющемся теле и рты были печально
открыты, чтобы освежиться воздухом ночи и продуть насквозь свое
туловище, зашлаковавшееся смертельными скоплениями немощи.
Кемаль лежал навзничь с омертвевшим видом лица; он сегодня
в одиночку таскал бревна на верх башни, а вчера забивал якорные
сваи для крепления ветродвигателя от зимних бурь.
В своем дыхании он плавно поднимал и опускал ребра,
обросшие жилами тяжелой силы, и лицо его хотя и было покрыто
печалью утомления, но все же хранило в своем смутном выражении
нежность надежды и насмешку над грубой тягостью жизни,-- в этом
Кемаль, хотя и незаметно, но походил на Босталоеву.
"Зачем он таскает бревна, зачем он не повесил блока и не
заставил вола втянуть бревно на Канате?-- думал Вермо в тишине
большого пространства.-- Зачем вообще нам труд как повторенье
однообразных процессов; нужно заменить его беспрерывным
творчеством изобретений!"
Погонщик умрищевского вентиляторного вола спал вниз лицом.
Он трудился по рытью земли для различных установок. Вермо решил
завтра же сделать несколько конных лопат и рыть грунт силой
волов или даже приспособить под это дело ветер.
Вермо не знал, есть ли у Кемаля и погонщика вентиляторного
вола другая жизнь, эстетические вкусы и накопления на
сберкнижке. Они были, наверно, безродными и превращали будущее
в свою родину.
В вещах Босталоевой Вермо нашел "Вопросы ленинизма" и стал
перечитывать эту прозрачную книгу, в которой дно истины ему
показалось близким, тогда как оно на самом деле было глубоким,
потому что стиль был составлен из одного мощного чувства
целесообразности, без всяких примесей смешных украшений, и был
ясен до самого горизонта, как освещенное простое пространство,
уходящее в бесконечность времени и мира.
Читая, Вермо ощущал спокойствие и счастливое убеждение
верности своей жизни, точно старый серьезный товарищ,
неизвестный в лицо, поддерживал его силу, и все равно, даже
если бы погиб в изнеможении инженер Вермо, он был бы мертвым
поднят дружескими руками на высоту успеха -- и уцелевшие
товарищи добудут из глубины земли материнское море и свет
солнца превратят в электричество.
Под утро Вермо вышел наружу. Вращающаяся земля несла
здешнее место навстречу солнцу, и солнце показывалось в ответ.
Но Вермо не вдумывался в это явление, вдумываясь обычно во все,
что попадалось; он слишком начитался за ночь и чувствовал себя
сейчас недостаточно умным. Он отошел дальше в степь и лег в нее
вниз лицом с настроеньем своей незначительности.
Откуда-то из участка к Вермо подошел Високовский. Он
сказал, что снял с пастбищ двенадцать пастухов в помощь
техническим бригадам, а коров поручил наиболее сознательным
быкам; он уже делал опыты самоохраны и самокормления стад,
приучая отдельных быков к определенному поголовью коров,
организуя этим шагом бычьи семейства. И что же?-- быки дерутся
между собой, каждый желая обеспечить для своих коров лучшую
траву и водопой, а коровы мирно пасутся и полнеют в теле. Если
перейти на способ бычьих семейств, то можно вдвое сократить
степной штат людей.
Вермо не слушая глядел на Високовского.
Затем он возвратился в избу, где по-прежнему спали рабочие;
но лица их, освещенные зарею, приняли торжественное выражение.
Вермо понял, насколько мог, столпов революции: их мысль -- это
большевистский расчет на максимального героического человека
масс, приведенного в героизм историческим бедствием,-- на
человека, который истощенной рукой задушил вооруженную
буржуазию в семнадцатом году и теперь творит сооружение
социализма в скудной стране, беря первичное вещество для него
из своего тела.
Эта идея неслышно растворена в книгах, прочитанных Вермо
ночью,-- потому что ее нельзя услышать мелким сердцем
индивидуалиста или буржуя.
В тот же день Вермо составил бригаду в семь человек и сам
стал в ее ряды. Он хотел осуществить ставку на творческого
пролетарского человека, с тем чтобы изобретение стало способом
работы, чтобы не Кемаль таскал бревна, а ветер или вол; и чтобы
работа шла на смысле, а не на грустном терпении тяжести, как
работает мещанин капитализма.
К концу первой десятидневки в бригаде почти не применялся
черный труд -его сменили деревянно-веревочные и железные
приспособления, движимые животной силой волов.
Через два месяца, уже осенью, прибыли из Ленинграда
переделанные электросварочные агрегаты и другое необходимое
оборудование. Одновременно с многочисленными машинами приехали
Босталоева и инженер Даев.
Босталоева ехала от железной дороги через колхоз и привезла
с собой смирившегося Умрищева, которого выслала Федератовна в
совхоз для проверки в рабочем котле.
Умрищев был давно исключен из партии, перенес суд и отрекся
в районной газете от своего чуждого мировоззрения. Он ходил
теперь робко по земле, не зная, где ему место, долгие дни жил
при Федератовне в качестве домашнего хозяина, чему Босталоева
по невыясненной причине радовалась и смеялась на протяжении
всей совместной дороги в степном фаэтоне, а Умрищев только
сторонился от нее на узком месте сиденья.
Босталоева была несколько дней в Москве, в
Скотоводобъединении, и привезла оттуда новость для всех
рабочих: в "Родительских Двориках" организуется образцовый
опытно-учебный мясокомбинат. Этот вопрос был поднят крайкомом
партии и теперь всюду согласован и обдуман.
Спустя еще некоторое время в "Родительские Дворики"
съехалось большое число людей из Москвы и краевого центра: они
должны были участвовать в организации учебного мясокомбината и
быть свидетелями первого в мире бурения земли вольтовой дугой,
чтобы прожечь грунт до воды.
Инженер Вермо, как только получил вольтовый агрегат, уехал
с ним в степь неизвестной дорогой, взяв с собой одного Кемаля.
Возвратившись через четверо суток, Вермо установил агрегат
среди новостроящейся усадьбы совхоза; запустил мотор и направил
фронт сияющего, шарообразного пламени вертикально в недра
земли.
Делегация Москвы и края уселась к тому времени на скамьи
вокруг воющего агрегата; столб едкого газа поднялся над
плавящейся породой, обращающейся в магму, затем -- через
полчаса -- раздался взрыв, и наружу вырвался вихрь пара: это
пламя вошло в массу воды и пережгло ее в пар. Вермо выключил
агрегат.
Каждый из бывших здесь освидетельствовал сделанную
скважину: она была неглубока, около трех метров, поскольку
совхоз стоял в низменности, внутренняя поверхность скважины
покрылась расплавленной, застывшей теперь породой, что сообщало
крепость колодцу от обвала, и внизу светилась вода. Затем Вермо
и Кемаль, настроив пламя в острую форму, стали резать его
лезвием заранее заготовленные самородные камни и тут же
сваривали их вновь в монолиты, слагая сплошную стену, чтоб было
ясно, как нужно строить теперь жилища людям и приют скоту.
В глубокую осень из Ленинграда в Гамбург отплыл корабль. На
борту корабля находились инженер Вермо и Надежда Босталоева.
Они имели командировку в Америку сроком на полтора года, чтобы
проверить там в опытном масштабе идею сверхглубокого бурения
вольтовым пламенем и научиться добывать электричество из
пространства, освещенного небом.
На берегу их провожали две фигуры небольших людей:
Федератовна и Умрищев. Старушка приехала издалека, чтобы
проводить Босталоеву и поплакать по ней на вечное прощанье,
потому что она уже не надеялась прожить полтора года: слишком
активно билось ее сердце всю жизнь, и оно устало.
Федератовна была одета в шляпу, которая сидела на ее
голове, как чертополох; маленький смирный Умрищев держал под
руку старую женщину и вытирал глаза белым платочком от
сочувствия. Он еще в колхозе полюбил Федератовну за
оживленность, за открытую страстность сердца, за беспощадность
ее идейного духа, и старушка, будучи положительной женщиной,
увлеклась постепенно терпеливым отрицательным старичком, так
что они поженились в течение времени.
Корабль уплыл в водяные пространства земли. Вермо и
Босталоева отошли от борта. Старичок и старушка остались на
далеком берегу и долго плакали, глядя на горизонт, а потом
приступили к взаимному утешению друг друга.
Вечером того же дня, ложась спать в гостинице, Умрищев
долго кряхтел, предполагая и боясь высказаться.
-- Мавруша, а Мавруш!-- обратился он после томления к
Федератовне.
-- Что тебе, старичок?-- охотно спросила Федератовна.
-- А что, Мавруш, когда Николай Эдвардович и Надежда
Михайловна начнут из дневного света делать свое
электричество,-- что, Мавруш, не настанет ли на земле тогда
сумрак?.. Ведь свет-то, Мавруш, весь в проводе скроется, а
провода, Мавруш, темные, они же чугунные, Мавруш!..
Здесь лежачая Федератовна обернулась к Умрищеву и обругала
его за оппортунизм.
Нет комментариев. Оставить комментарий: |
|
|