Б.Л.Пастернак
Начальная пора

"Февраль. Достать чернил и плакать..."
"Как бронзовой золой жаровень..."
"Сегодня мы исполним грусть его..."
Cон
"Я рос. Меня, как Ганимеда..."
"Все наденут сегодня пальто..."
"Сегодня с первым светом встанут..."
Вокзал
Венеция
Зима
Пиры
"Встав из грохочущего ромба..."
Зимняя ночь

 


          * * * 
Февраль. Достать чернил и плакать!  
Писать о феврале навзрыд,  
Пока грохочущая слякоть  
Весною черною горит. 
Достать пролетку. За шесть гривен,  
Чрез благовест, чрез клик колес,  
Перенестись туда, где ливень  
Еще шумней чернил и слез. 
Где, как обугленные груши,  
С деревьев тысячи грачей  
Сорвутся в лужи и обрушат  
Сухую грусть на дно очей. 
Под ней проталины чернеют,  
И ветер криками изрыт,  
И чем случайней, тем вернее  
Слагаются стихи навзрыд. 
1912 


          * * * 
Как бронзовой золой жаровень,  
Жуками сыплет сонный сад.  
Со мной, с моей свечою вровень  
Миры расцветшие висят. 
И, как в неслыханную веру,  
Я в эту ночь перехожу,  
Где тополь обветшало-серый  
Завесил лунную межу, 
Где пруд, как явленная тайна,  
Где шепчет яблони прибой,  
Где сад висит постройкой свайной  
И держит небо пред собой. 
1912 

          * * * 
Сегодня мы исполним грусть его -  
Так, верно, встречи обо мне сказали,  
Таков был лавок сумрак. Таково  
Окно с мечтой смятенною азалий. 
Таков подьезд был. Таковы друзья.  
Таков был номер дома рокового,  
Когда внизу сошлись печаль и я,  
Участники похода такового. 
Образовался странный авангард.  
В тылу шла жизнь. Дворы тонули в скверне,  
Весну за взлом судили. Шли к вечерне,  
И паперти косил повальный март. 
И отрасли, одна другой доходней,  
Bздымали крыши. И росли дома,  
И опускали перед нами сходни. 
1911, 1928 

          CОН 
Мне снилась осень в полусвете стекол,  
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,  
И, как с небес добывший крови сокол,  
Спускалось сердце на руку к тебе. 
Но время шло, и старилось, и глохло,  
И, поволокой рамы серебря,  
Заря из сада обдавала стекла  
Кровавыми слезами сентября. 
Но время шло и старилось. И рыхлый,  
Как лед, трещал и таял кресел шелк.  
Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,  
И сон, как отзвук колокола, смолк. 
Я пробудился. Был, как осень, темен  
Рассвет, и ветер, удаляясь, нес,  
Как за возом бегущий дождь соломин,  
Гряду бегущих по небу берез. 
1913, 1928 

          * * * 
Я рос. Меня, как Ганимеда,  
Несли ненастья, сны несли.  
Как крылья, отрастали беды  
И отделяли от земли. 
Я рос. И повечерий тканых  
Меня фата обволокла.  
Напутствуем вином в стаканах,  
Игрой печальною стекла, 
Я рос, и вот уж жар предплечий  
Студит обьятие орла.  
Дни далеко, когда предтечей,  
Любовь, ты надо мной плыла. 
Но разве мы не в том же небе?  
На то и прелесть высоты,  
Что, как себя отпевший лебедь,  
С орлом плечо к плечу и ты. 
1913, 1928 

          * * * 
Все наденут сегодня пальто  
И заденут за поросли капель,  
Но из них не заметит никто,  
Что опять я ненастьями запил. 
Засребрятся малины листы,  
Запрокинувшись кверху изнанкой.  
Солнце грустно сегодня, как ты,-  
Солнце нынче, как ты, северянка. 
Все наденут сегодня пальто,  
Но и мы проживем без убытка.  
Нынче нам не заменит ничто  
Затуманившегося напитка. 
1913, 1928 

          * * * 
Сегодня с первым светом встанут  
Детьми уснувшие вчера.  
Мечом призывов новых стянут  
Изгиб застывшего бедра. 
Дворовый окрик свой татары  
Едва успеют разнести, -  
Они оглянутся на старый  
Пробег знакомого пути. 
Они узнают тот сиротский,  
Северно-сизый,сорный дождь,  
Тот горизонт горнозаводский  
Театров, башен, боен, почт, 
Где что ни знак, то отпечаток  
Ступни, поставленной вперед.  
Они услышат: вот начаток.  
Пример преподан, - ваш черед. 
Обоим надлежит отныне  
Пройти его во весь обьем,  
Как рашпилем, как краской синей,  
Как брод, как полосу вдвоем. 
1913, 1928 

          ВОКЗАЛ 
Вокзал, несгораемый ящик  
Разлук моих, встреч и разлук,  
Испытанный друг и указчик,  
Начать - не исчислить заслуг. 
Бывало, вся жизнь моя - в шарфе,  
Лишь подан к посадке состав,  
И пышут намордники гарпий,  
Парами глаза нам застлав. 
Бывало, лишь рядом усядусь-  
И крышка. Приник и отник.  
Прощай же, пора, моя радость!  
Я спрыгну сейчас, проводник. 
Бывало, раздвинется запад  
В маневрах ненастий и шпал  
И примется хлопьями цапать,  
Чтоб под буфера не попал. 
И глохнет свисток повторенный,  
А издали вторит другой,  
И поезд метет по перронам  
Глухой многогорбой пургой. 
И вот уже сумеркам невтерпь,  
И вот уж, за дымом вослед,  
Срываются поле и ветер, -  
О, быть бы и мне в их числе! 
1913, 1928 

          ВЕНЕЦИЯ 
Я был разбужен спозаранку  
Щелчком оконного стекла.  
Размокшей каменной баранкой  
В воде Венеция плыла. 
Все было тихо, и, однако,  
Во сне я слышал крик, и он  
Подобьем смолкнувшего знака  
Еще тревожил небосклон. 
Он вис трезубцем скорпиона  
Над гладью стихших мандолин  
И женщиною оскорбленной,  
Быть может, издан был вдали. 
Теперь он стих и черной вилкой  
Торчал по черенок во мгле.  
Большой канал с косой ухмылкой  
Оглядывался, как беглец. 
Вдали за лодочной стоянкой  
В остатках сна рождалась явь.  
Венеция венецианкой  
Бросалась с набережных вплавь. 
1913, 1928 

          ЗИМА 
Прижимаюсь щекою к воронке  
Завитой, как улитка, зимы.  
"По местам, кто не хочет - к сторонке!"  
Шумы-шорохи, гром кутерьмы. 
"Значит - в "Море волнуется"? B повесть,  
Завивающуюся жгутом,  
Где вступают в черед, не готовясь?  
Значит - в жизнь? Значит - в повесть о том, 
Как нечаян конец? Об уморе,  
Смехе, сутолоке, беготне?  
Значит - вправду волнуется море  
И стихает, не справясь о дне?" 
Это раковины ли гуденье?  
Пересуды ли комнат-тихонь?  
Со своей ли поссорившись тенью,  
Громыхает заслонкой огонь? 
Поднимаются вздохи отдушин  
И осматриваются - и в плач.  
Черным храпом карет перекушен,  
В белом облаке скачет лихач. 
И невыполотые заносы  
На оконный ползут парапет.  
За стаканчиками купороса  
Ничего не бывало и нет. 
1913, 1928 

          ПИРЫ 
Пью горечь тубероз, небес осенних горечь  
И в них твоих измен горящую струю.  
Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ,  
Рыдающей строфы сырую горечь пью. 
Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим.  
Надежному куску обьявлена вражда.  
Тревожный ветр ночей - тех здравиц виночерпьем,  
Которым, может быть, не сбыться никогда. 
Наследственность и смерть-застольцы наших трапез  
И тихою зарей - верхи дерев горят -  
B сухарнице, как мышь, копается анапест, 
И Золушка, спеша, меняет свой наряд.  
Полы подметены, на скатерти - ни крошки,  
Как детский поцелуй, спокойно дышит стих,  
И Золушка бежит - во дни удач на дрожках,  
А сдан последний грош, - и на своих двоих. 
1913, 1928 

          * * * 
Встав из грохочущего ромба  
Передрассветных площадей,  
Напев мой опечатан пломбой  
Неизбываемых дождей. 
Под ясным небом не ищите  
Меня в толпе сухих коллег.  
Я смок до нитки от наитий,  
И север с детства мой ночлег. 
Он весь во мгле и весь - подобье  
Стихами отягченных губ,  
С порога смотрит исподлобья,  
Как ночь, на обьясненья скуп. 
Мне страшно этого субьекта,  
Но одному ему вдогад,  
Зачем ненареченный некто,-  
Я где-то взят им напрокат. 
1913, 1928 

          ЗИМНЯЯ НОЧЬ 
Не поправить дня усильями светилен,  
Не поднять теням крещенских покрывал.  
На земле зима, и дым огней бессилен  
Распрямить дома, полегшие вповал. 
Булки фонарей и пышки крыш, и черным  
По белу в снегу - косяк особняка:  
Это - барский дом, и я в нем гувернером.  
Я один, я спать услал ученика. 
Никого не ждут. Но - наглухо портьеру.  
Тротуар в буграх, крыльцо заметено.  
Память, не ершись! Срастись со мной! Уверуй  
И уверь меня, что я с тобой - одно. 
Снова ты о ней? Но я не тем взволнован.  
Кто открыл ей сроки, кто навел на след?  
Тот удар - исток всего. До остального,  
Милостью ее, теперь мне дела нет. 
Тротуар в буграх, меж снеговых развилин  
Вмерзшие бутылки голых черных льдин.  
Булки фонарей, и на трубе, как филин,  
Потонувший в перьях, нелюдимый дым. 
1913, 1928  
 
Главная страница


Нет комментариев.



Оставить комментарий:
Ваше Имя:
Email:
Антибот: *  
Ваш комментарий: