Подобно птичке, которая по зернышку клюет и всегда сыта бывает, русский интеллигент
отовсюду подбирает крупицы мудрости, не брезгуя ими даже в том случае, если
они свалились с мужицкого стола. Нельзя не почтить в нем этого стремления, благодаря
которому он и не сеет и не жнет, а в то же время в своей фрачно-лилейной красоте
малым-мало уступает Соломону. В особенном почете у интеллигента находится народная
пословица: «Один в поле не воин», и ею как магическим ключом можно отпереть
для обзора и изучения почти всякую интеллигентную душу. И как всякую любимую
и почитаемую вещь интеллигент обделал пословицу в ценные теоретические рассуждения
и переплел в ослиную кожу.
Один в поле не воин. Не знаю, у кого из наших достойных предков вырвалась эта
горестная фраза, но, кто бы он ни был и с какой бы ратью ему сражаться в одиночку
ни приходилось: с несметным ли полчищем татарским или с темной тучей подьячих,
целовальников и опричнины, я с величайшим удовольствием отыскал бы его могилу,
чтобы вбить в нее осиновый кол. И я буду очень благодарен всякому, кто укажет
мне эту могилу,— только прошу комиссионеров не приходить, а также предупреждаю,
что мне нужна могила именно первого провозгласителя означенной горестной фразы,
но никак не тех, кто ее за ним повторял. Дело в том, что у меня не хватит времени,
а в русских лесах — осины, чтобы достойно почтить все такие могилы.
Много говорилось и до сих пор говорится о славянской розни, о чисто славянской
неспособности в какой-либо прочной организации, о их вечном стремлении действовать
вразброд и в одиночку — и все это положительная неправда, даже более того —
клевета. Никто с такой силой не жаждет организации, никто с таким усердием не
делает ее conditio sine qua non [1] ,
как славянин, в частности русский обыватель. Только в организации он сознает
— себя человеком, у которого есть ноги, руки, язык. Без организации — он нуль,
тряпка грязная, пятно, мокрая курица, все что угодно, но только не человек.
Дайте ему организацию, зарегистрируйте его, наделите его членским билетом, форменным
платьем и правилами поведения — и он почувствует в себе силы Сампсона, и если
не унесет на своих плечах Никитских ворот, то только потому, что они есть понятие
отвлеченное. С другой стороны, нет существа более беспомощного, более пассивного,
нежели неорганизованный интеллигент; для всех кулаков, как вольнопрактикующих,
так равно и зачисленных в штаты, это самый лучший, самый подходящий материал
для упражнений. В результате — тысяча одно безобразие, какими кишит повседневная
жизнь.
— Что же я один-то поделаю,— с горьким презрением к своим силам говорит интеллигент,
на глазах которого совершалось одно из таких безобразий.— Сам еще в участок
попадешь, Дон-Кихотом прослывешь.
Кстати будет заметить здесь, что всякий порядочный, уважающий себя обыватель,
несомненно, предпочитает, чтобы его назвали Василием Чуркиным, нежели Дон-Кихотом.
Назвать же его Гамлетом — это значит прямо польстить ему, но Дон-Кихот... Не
оттого ли так случилось, что «Дон-Кихота» он читал только в переделке для детей
младшего возраста?
Быть первым, быть одному, это такое жуткое положение для обывателя, словно
сам он и все ему подобные извеку страдают агорафобией. Даже такие отрицательные
действия, как бросанье водки, обыватели предпочитают совершать скопом: на днях
в Петербурге после какой-то лекции было предложено присутствовавшим отказаться
на год от употребления водки, и 30, не то 40 человек с готовностью отозвались.
На миру и смерть красна! Что же касается положительных действий, то одиночный
интеллигент к ним решительно не способен даже в том случае, если действия заключаются
в скромнейшем проявлении своей индивидуальности и охране ее. С раннего утра
до поздней ночи интеллигент совершает бесчисленное множество нецелесообразных,
даже глупых поступков, над которыми сам же смеется в тиши своей спальни мефистофельским
смехом — и не в силах отказаться ни от одного из них. С уверенностью можно сказать,
что почти в каждую минуту своей жизни он делает то, чего ему не хочется: бодрствует,
когда хочется спать, спит в моменты наивысшего бодрствования, читает, когда
хочется говорить, и говорит, когда тянет к книге. У него есть какой-нибудь пяток
или десяток людей, беседа и общение с которыми дает ему действительное удовольствие,—
и каждый день, с проклятием на устах, он таскается по людям, которые надоели
ему до тошноты, сам надоедает им до тошноты и настойчиво, со слезами в голосе
зовет их к себе в гости. Ни одеться, ни причесаться он не смеет так, как ему
хочется, и больше всего в мире боится, чтобы его как-нибудь случайно не приняли
за самостоятельную единицу, а не за единого от стада черных, пестрых или рябых.
Будучи, однако, по природе блудливым, он старается в этих узких пределах стадности
что-нибудь мошеннически урвать на свою пользу: фрак пустить на два пальца длиннее,
этакий галстук заведет. Таких новаторов очень легко узнать в толпе по их виду
еще не пойманного мошенника, за которым, однако, уже гонится полиция. И немногие
понимают, сколько позорного и холопского в этом отречении от своей личности,
своих вкусов и желаний, и насколько в своем стремлении принизиться и обезличиться
они приближаются к тому своему предку, который под всякой бумагой подписывается:
твой недостойный раб «Ивашка».
Неспособные работать в одиночку, они ненавидят всеми силами своей Ивашкиной
души одиноких и смелых работников, ненавидят, как больной ненавидит здорового,
как преступник ненавидит судью. Случается, на наших глазах гибнут одинокие борцы
— слыхали ли вы когда-нибудь слово искреннего сожаления о их судьбе, горячего,
не фарисейского участия?
— Не суйся!
Вот та обычная, злорадная формула, какой засидевшийся интеллигент провожает
в могилу своего погибшего брата.
— Не суйся!
И эти люди смеют обвинять жизнь, жаловаться на несправедливость, толковать
о своих «идеалах»!
[1] обязательное условие (лат.).
Источник. Андреев Л. Повести и рассказы в 2-х
томах. – М.: Худож. лит., 1971.
Комментарий.
Впервые — в газете «Курьер», 1901, № 42, 11 февраля (Москва. Мелочи жизни).
...почувствует в себе силы Сампсона... — Самсон в библейском предании
— богатырь, обладающий огромной физической силой и унесший на своих плечах ворота
города Газы (Книга Судей, гл. 16, ст. 3).
...его назвали Василием Чуркиным... — Имеется в виду уголовный роман
Н. И. Пастухова, издателя «Московского листка», — «Разбойник Чуркин». Н. И.
Пастухов располагал судебным «делом» некоего Василия Чуркина, бывшего фабричного,
главаря разбойничьей шайки, сосланного в Сибирь. Дополнительную информацию о
нем Н. И. Пастухов получил от журналиста Вл. Гиляровского, который по просьбе
Н. И, Пастухова разыскал бывших товарищей Чуркина. Имя героя в романе не изменено.
...страдает агорафобией. — Агорафобия — вид психического расстройства,
выражающегося в боязни открытого пространства.
Не суйся! — Название очерка Гл. И. Успенского из цикла «Крестьянин
и крестьянский труд» (1880). В очерке Гл. И. Успенский писал о бесплодности
попыток народников 1870-х гг. изменить жизнь крестьянина. Заглавие очерка в
кругу демократической интеллигенции получило расширенное истолкование.
|
