|
«СЛОВА И ВЕЩИ: археология гуманитарных наук» — книга Фуко («Les mots et les choses: une archeologie des sciences humaines», 1966). В
своем исследовании Фуко стремился вычленить в истории человеческого общества
структуры (по Фуко — «эпистемы»), существенно обусловливающие возможность
определенных взглядов, концепций, научных теорий и собственно наук в тот или
иной исторический период. По мысли Фуко, необходимо разграничивать «археологию»,
реконструирующую такие структуры, и традиционное историческое знание кумулятивистского
типа, фиксирующее различные «мнения» вне проблемы условий их возможности.
Упорядочивающим принципом в рамках «эпистемы» ученым полагалось пред-данное
на каждом историческом этапе соотношение «слов» и «вещей». Согласно Фуко,
в границах западно-европейской культуры 16 — 20 вв. правомерно выделять три
«эпистемы»: «ренессансную» (16 в.), «классическую» (рационализм 17 — 18 вв.),
«современную» (рубеж 18 — 19 вв. по наше время). С точки зрения Фуко, в ренессансной
эпистеме слова и вещи тождественны между собой, непосредственно взаимно соотносимы
и (в пределе) взаимозаменяемы в виде «слов-символов». Язык как «язык мира»
сопричастен миру, а мир — языку: слова и вещи конституируют единый «текст»,
представляющий собой часть мироздания и могущий трактоваться исследователем
как природное существо. Культурное наследие античности воспринимаемо аналогично
природным феноменам — магия (предсказание событий) и герменевтическая эрудиция
(дешифровка древних текстов) образуют тесное и законосообразное системное
единство. В эпистеме классического рационализма слова и вещи утрачивают непосредственное
сходство и становятся соотносимыми лишь опосредованно — через мышление, а
также в пространстве познавательных («не-психологических») представлений в
виде «слов-образов». Соотнесение слов и вещей в границах данной эпистемы осуществляется,
по Фуко, при помощи процедур отождествления и различения. Основной целью пафосно
рационального мышления выступает создание глобальной науки об универсальном
порядке: результируется данная познавательная установка в генезисе таких дисциплин,
как «естественная история», «всеобщая грамматика», а также в процессах математизации
знания. Естественные знаки ренессансной эпохи уступают место в качестве вербального
инструментария природе — и обществознания — самым разнообразным системам искусственных
знаков. Последние — более просты в употреблении, сложные сочетания их элементов
выводимы из простых составляющих и позволяют использовать в познавательных
процедурах таблицы, комбинаторику, вероятностные подходы и т.д. Язык, с точки
зрения Фуко, утратив признак непосредственного подобия миру вещей, обретает
статус репрезентанта мышления; включение содержательных пластов мышления в
языковые формы структурирует и эксплицирует строй последних. «Язык мира» становится
«языком мысли». Сопряженное с этими интеллектуальными процессами становление
«всеобщей грамматики» и направлено, как полагал Фуко, на исследование линейных
последовательностей словесных знаков в контексте одновременности познавательных
представлений (ср. с проектом «Энциклопедии» Дидро и др.: отобразить мир и
репертуары его постижения посредством языка и по алфавиту). Фуко обращает
внимание на значимые особенности соотношения слов и вещей в организации дисциплин
«естественной истории»: в ее рамках слова и вещи не неразрывны, но сопринадлежат
друг другу в едином смысловом поле постижения мира. Наблюдаемые объекты описываются
и характеризуются по своим главным параметрам при помощи корректно простроенного
и адекватного им языка. Как отмечал Фуко, наиболее распространенной процедурой
организации знания в этот период было составление исчерпывающих таблиц различий
и тождеств изучаемых объектов, сопряженное с разработкой наглядной их классификации
по внешним признакам. Тем не менее, как отмечал Фуко, даже при внешней противоположенности
метода Ж.Бюффона (полное описание одного объекта, последующее сопоставление
его с другими, дополнение его иными характерными признаками, в совокупности
задающими систему признаков вида либо рода) и системы К.Линнея (наделение
последних произвольными признаками, элиминируя противоречащие им), их объединяют
вера в то, что природа не допускает «скачков» вкупе с приверженностью упорядоченным
схемам тождеств и различий. По мнению Фуко, эволюционизм классического рационализма,
фундированный постулатами линейности, а также идеей бесконечного (без качественных
подвижек) совершенствования живого в пределах предзаданной иерархии, менее
«эволюционен», чем даже концепция Ж.Кювье, допускавшая радикальную прерывность.
Философ отмечает, что функции имен и глаголов во «всеобщей грамматике» изоморфны
статусу понятия «структура» в естественной истории: осуществимость взаимной
трансформации суждений и значений в языке, структуры и признака в естественной
истории была обусловлена рационалистическим постулатом перманентности соотношения
бытия и его репрезентаций. Тем самым «метафизическая» или философская составляющая
классической эпистемы санкционирует, согласно версии Фуко, конкретное знание
данной эпохи. Интенцию, приведшую к закату этой эпистемы, согласно Фуко, задал
И.Кант, ограничивший своей критической проблематизацией обоснования познания
сферу рационального мышления и познавательных представлений. Переход от классической
эпистемы к современной оказался сопряжен с новым способом бытия предметов
человеческого познания (по Фуко, «конфигурации эпистемы»): если ранее в этом
качестве полагалось пространство, упорядочивающее совокупность отношений тождества
и различия, то в настоящий момент роль «пространства» и соответствующей парадигмы
постижения бытия обретают «время» и «история». В отличие от современной эпистемы,
где слова и вещи, по мысли Фуко, опосредуются «жизнью», «языком», «трудом»
и т.д., в границах классической эпистемы мышление и бытие полагались свободными
от посредников в процессах их взаимодействия. Лишь обретение «жизнью», «трудом»
и «языком» статуса конечных — в пределе потенциально неосмысливаемых — оснований
человеческого бытия обусловило ситуацию взаимного обоснования бытия людей
и указанных предельных его содержаний. Слова покидают пространство познавательных
представлений и являют собой уже совокупность знаков в знаковых системах:
язык во всевозрастающей мере становится самодостаточным и обретает самостоятельное
бытие. (В случае «слов-замкнутых-на-самое-себя».) Для современности, с точки
зрения Фуко, присуще взаимное «оборачивание» интеллектуальных «уделов» науки
и философии: вхождение в предмет филологии проблемы связи формальных структур
и их словесных значений наряду с включением в строй биологии вопроса соотношения
структур и признаков реально выступали по сути философскими процедурами членения
и иерархизации прежнего естественно-научного мыслительно-бытийного континуума.
В свою 'очередь, вопросы формализации анализируются в настоящее время усилиями
специалистов по логико-онтологической проблематике. Репрезентация, познавательные
представления, таким образом, утрачивают, по мысли Фуко, свою интегрирующую
функцию в познавательном пространстве: смыслы постигаются посредством анализа
грамматических систем, а специфические характеристики живых организмов — через
имманентную и акцентированно неявную их внутреннюю организацию. Осуществившееся
раскалывание цельного познавательного пространства результировалось, по версии
Фуко, в конституировании нетрадиционных форм организации познания. Во-первых,
трансформация «жизни», «труда» и «языка» в новые предельные «трансценденталии»
бытия задала нетрадиционные условия возможности всякого человеческого опыта;
во-вторых, была осуществлена проблематизация пределов процесса синтеза представлений
в контексте кантовского концепта трансцендентальной субъективности; в-третьих,
наметились перспективы позитивного освоения бытия объектов, укорененных в
«жизни», «труде» и «языке». С точки зрения Фуко, данная схема («метафизика
объекта — критика — позитивизм») фундировала европейское естествознание, начиная
с 19 в. Принципиально новой характеристикой современной эпистемы, по мнению
Фуко, является ее человеко-центрированность. Причем, по гипотезе Фуко, вопрос
заключается не столько в том, что на первый план выступила антропологическая
проблема обреченного на неизбывный труд и биологически конечного человеческого
существа, пронизанного пред-данными ему и автономными от него языковыми структурами,
— сколько в том, что был сформулирован важнейший вывод: познание мира осуществляет
не «чистая» познающая инстанция, а всегда конкретный человек с присущими ему
историческими обусловленными формами потребностей, телесной организации и
языка. Согласно Фуко, науку в настоящее время неправомерно трактовать как
познавательную деятельность либо общественный институт — точнее оценивать
ее функции в трех ипостасях: а) как особые типы дискурсов; б) как конституирующие
научную реальность социальные практики; в) как сеть властных отношений. Именно
вовлечение «жизни», «труда» и «языка» в познавательное пространство и результировалось,
по схеме Фуко, в сформировавшееся представление о человеке как о единстве
трансцендентального и эмпирического — как о субъекте, и постигающим эмпирические
содержания, и осмысливающим их в культурном контексте исторического времени.
При этом, осознавая, что вхождение человека в современную эпистему было обусловлено
расколом между бытием и представлением, а также раздроблением некогда цельного
языкового массива, Фуко неоднократно подчеркивал, что постмодернистские тенденции
превращения языка в замкнутую, самодостаточную и «самоосознающую» цельность
вновь ставят под вопрос центральное место человека как в системе «бытие —
мышление», так и во всей современной культуре. Фуко подчеркивает: «... человек
не является ни самой древней, ни самой постоянной из проблем, возникавших
перед человеческим познанием. Взяв ... европейскую культуру с начала XVI века,
— можно быть уверенным, что человек в ней — изобретение недавнее... И конец
его, может быть, недалек. Если эти диспозиции исчезнут так же, как они некогда
появились, если какое-нибудь событие ... разрушит их, как разрушена была на
исходе XVIII века почва классического мышления, тогда — можно поручиться —
человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке».
А.А. Грицанов
|
