|
«ОТ СУЩЕСТВОВАНИЯ
К СУЩЕСТВУЮЩЕМУ» («De l’existence a l’existant», 1947) — первая послевоенная книга Левинаса, большая часть
которой написана в немецком плену. В библиографическом списке она является
стартовой работой в изложении Левинасом собственной диалогической концепции,
определившей базис дальнейших теоретических разработок по проблеме общения
в контексте реконструкции понятия субъекта через конститутивную фигуру Другого.
Автор ставит своей целью восстановить место межличностных отношений в материальном
мире «анонимной тотальности». Он мотивирует собственное стремление обозначить
диалогическое пространство как «структуру» желанием утвердить человеческую
близость вместо «властной, материальной близости», заменить онтологический
феномен присутствия «присутствием в облике лица». Рассуждения о человеке в
докартезианский период велись преимущественно в третьем лице. Такой подход
позволял говорить о «Я»: «Я» существует, что обез-лич-ивало человека, приравнивало
его к части вещного мира. Из протеста против данной тенденции появилась философия
субъективности, исходной посылкой которой стало декартовское «я мыслю, следовательно,
я существую». О том, что есть не-Я, рассуждали в третьем лице, интерпретируя
его как Другое, в сфере которого исчезал другой как иной человек. Артикулирование
проблемы интерсубъективности в «ОтС.кС.» было инспирировано стремлением обосновать
существование Другого как иного человека, ограничивающего «империализм» Я,
и необходимостью определить предел «посягательств» Я в сфере Другого. К «фигурам»
рефлексии Левинаса в работе «ОтС.кС.» относятся поиск способа, каким человек
является самим собой, «самостью»; проектирование аутентичного существования,
или экзистенции (l’existence); установление сущности истины существующего (l’existant); поиск способа восприятия и критерия истины существующего.
«Мир является таким, каким дан нам, — полагает Левинас в «ОтС.кС.». — ...То,
что дано, несомненно, не происходит из нас, но мы это имеем. Мир имеет свой
облик, посредством которого становится объектом некоторой интенции». Игнорирование
фундаментального различия «Я» и «Другого» уравновешивает онтологическое положение
индивидов в изотропном пространстве бытия, что ведет к отождествлению интроспекции
и взгляда Другого, т.е. «взгляд со стороны» и «взгляд на самого себя» оказываются
однопорядковыми. Поиск сущности истины Левинас связывает с анизотропностью
бытийного пространства, которая «ускользает» от тотализирующей активности
разума. Во время пребывания человека в мире реализуется отношение человека
к Другому. «В мире Другой не интерпретируется как вещь, но никогда не является
от вещи отделенным», — констатирует автор, признавая экономические интересы,
правящие миром. — Личности не просто поставлены одна в отношении другой, они
поставлены одна в отношении другой вокруг чего-то». Этим «что-то» является
мир вещей, который их не разделяет, а, напротив, делает со-участниками. Через
совместные дела и вещи у человека появляются определенные обязанности, он
становится ответственным за другого. Обладание вещью делает наш мир человеческим,
но «обладание вещью» не в значении частной собственности, отмечает Левинас.
В глаголе «иметь» отсутствует тот исключительно негативный смысл, на который
указывал Г.Марсель. Левинас признает, что «мир есть возможность зарплаты».
Поворачивая ручку двери, мы открываем всю тотальность существования. Повседневность
и ее атрибуты с традиционным пониманием «иметь» не обеспечивают возможность
вырваться из анонимного бытия. Но называть это повседневным и обличать мир
как неподлинный означает, по мнению автора, не признавать искренность голода
и жажды, приходящих из этого мира. Феномену «имеется» как модусу наличия чего-либо
автономно противостоит сознание. Это подтверждается, согласно Левинасу, его
способностью забывать об «имеется», прерывать его, способностью засыпать.
У сознания всегда есть возможность «бегства в сон», «бегства в бес-сознательное».
Бес-сознательное как сон квалифицируется в «ОтС.кС.» как «участие в жизни
через неучастие». «Здесь» как место сна сознания, как его бегство в себя автор
содержательно дистанцирует от хайдеггеровского Da
в структуре Dasein, подразумевающего мир. Бытие «здесь» как сфера бессознательного
предшествует времени, пониманию, предшествует геометрическому миру, так как
принадлежит не к иерархическому порядку сущностей, а к иерархическому порядку
событий. «Оно не полагается, оно есть положение», — постулирует Левинас. В
«ОтС.кС.» автор вводит заимствованную из европейской философской традиции
категорию «гипостазис» как факт смысловой реконструкции, при которой действие,
выраженное глаголом, становится предметным феноменом, существующим с соответствующей
фиксацией именем существительным. Гипостазис как «появление существительного»
означает не только образование новой грамматической категории, но и конституирование
анонимного «имеется». Сознание, его локализация, его на-стоящее, «Я» — это
события, посредством которых безличный глагол «быть» обращается в существительное
(«в сущность»), значит, они репрезентируют феномены гипостазиса. Гипостазированные
объекты не обладают временным и пространственным статусами и рассматриваются
в качестве объектов человеческого мышления. Диада «сон — явь» сознания, которая
конституируется Левинасом посредством гипостазиса, первоначально противопоставлена
анонимному «имеется», феноменально коррелирующему с бессонницей или «безличным
бдением». В дальнейшем, в связи с концептуальным введением Левинасом понятия
«Другого» в философскую систему, возникает более радикальное противопоставление:
гипостазис — лицо, или Лик. Гипостазис открывается как то, что может «обрести
лицо», «стать лицом». В «ОтС.кС.» автор пересматривает классическую метафорику
света, хотя утверждение в качестве базисной метафорики слова «эксплицитно»
еще не ощущается. Исходя из интенциональной модели сознания он признает, что
«свет делает возможным тот охват внешнего посредством внутреннего, что составляет
структуру самого когито и смысла. <...>. Посредством света предмет появляется
извне и становится для нас в перспективе уже предшествующим ему». Сознание
обладает способностью извлекать на свет содержание, скрытое в хаосе анонимного
существования, придавать ему структуру и форму, а значит, открывать факт «предшествования
существующего бытию», «присутствия отсутствующего», «факт гипостазиса». «Когито
не является размышлением на тему сущности мысли», — утверждает Левинас, характеризуя
его как тесную связь «между «Я» и его актом», как «единственное отношение
«Я» к глаголу в первом лице». Лицо выступает в качестве гаранта возможности
когито, так как только то, что обладает обликом, может сказать «Я». Именно
в этом значении лицо присутствует в самой структуре языка. Философ характеризует
«Я» как субстанцию, потому что она обладает «способностью мыслить». Левинас
переосмысливает картезианское «мыслю, следовательно, существую» через призму
диалогической модели сознания. Я мыслю о чем-то, значит, мое мышление объясняет
не существование Я как субстанции, а существование того, о чем мыслю, интенцию
мысли. Транзитивность глагола «мыслить» направляет нас всегда к предметам,
во «вне» (экстериорному), но никогда не направляет к нашему Я. Лишь суждение
«Я мыслю себя» могло бы убедить нас в существовании собственного Я. В картезианском
значении, считает Левинас, справедливее было бы сказать «существую, следовательно,
мыслю». Таким образом, посредством интерпретации когито исключительно как
личностного отношения Я к глаголу в первом лице (ego sum) он выводит рефлексию в сферу «действующего» языка,
в мир коммуникации. При этом Лицо являет собой не очередную вещь среди множества
других вещей, а центральный ключевой момент языка, начало любой тематизации,
распознания и признания, условие когито и смысл свободы, на границе которой
присутствует Другой как ближний. «Это не в мире может говорить мир», утверждает
Левинас в «ОтС.кС.». В этой мысли имплицитно содержится идея, более четко
артикулированная философом в своих последующих работах: видимое присутствие
человека в мире не способно говорить, говорит внутреннее. Тем не менее, фундаментальное
для философии Левинаса понятие Другого в данной книге концептуально не разъясняется.
Это осуществляется в работе «Время и Другой» и последующих работах.
C.B. Воробьева
|
