|
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (лат.
interpretatio — толкование, разъяснение) — когнитивная процедура установления
содержания понятий или значения элементов формализма посредством их аппликации
на ту или иную предметную область, а также результат указанной процедуры.
Проблема И. является одной из фундаментальных проблем гносеологии, логики,
методологии науки, философии языка, семиотики, теории коммуникаций и др. В
естествознании И. формализма научной теории фактически означает попытку соотнесения
теории с онтологической реальностью, выступая таким образом существенным компонентом
ее предметной верификации. При этом соотношение теории и соответствующего
фрагмента реальности не всегда могут быть описаны в языке изоморфизма: возможно
наличие у одной теории нескольких И., теории могут выступать в качестве И.
друг для друга и т.п. Если в содержательных научных теориях И., как правило,
является изначально подразумеваемой, и теория использует лишь изначально осмысленные
выражения, то для логико-математических формализованных теорий И. является
не имманентной, а способы референции предметных областей в формализме — не
только не очевидными, но и не обязательными: И. может осуществляться через
«перевод» одной аксиоматической системы на язык другой — вне поиска предметной
реальности для аппликации обоих языков (классический пример: И.А.Пуанкаре
и Ф.Кленом геометрии Лобачевского-Бойаи в формализме эвклидовой геометрии).
И. в логической сфере выступает как основание конституирования логических
исчислений в качестве формализованных языков (в отличие от комбинационного
формализма). В социально-гуманитарной сфере И. выступает как установление
значения понятийных вербальных структур и понимается амбивалентно: и как аппликация
их на предметные области (например, идентификация формулировок законоположений
с индивидуально-конкретной ситуацией в практике юриспруденции), и — вне такой
аппликации — как наделение выражений тем или иным смыслом. Этапы развития
И. как методологического приема в гуманитарной сфере могут быть выделены следующим
образом: 1) И. как объективно практикуемая когнитивная процедура, имевшая
место уже в античной культуре в рамках истолкования неоплатониками аллегоризма
литературных памятников классического наследия; 2) И. как сознательно культивируемый
прием, ставший базовым для христианской культуры средневековья, инспирируя
ее выраженную интенцию на усмотрение знамений в явлениях и символизма в «книге
природы» (парадигмальная установка отношения к миру как к тексту), и фактически
конституирующий такое ее направление, как экзегетика; 3) И. как конституированный
метод и эксплицитно поставленная проблема, ставшая ключевой для философской
герменевтики, вырастающей из экзегетической традиции именно по линии развития
осмысления процедур понимания и И. Концепция Шлейермахера, сформулированная
в рамках экзегетики, является в то же время первым прецедентом в эволюции
и философской герменевики, и концептуального осмысления проблемы И. В качестве
предмета И. у Шлейермахера выступает индивидуальный план выражения (в отличие
от плана содержания, который в силу своей объективности не требует специальной
процедуры аппликации на предметную сферу). Интерпретационная процедура предполагает,
по Шлейермахеру, осуществление как объективной («лингвистической» или «грамматической»)
И., так и И. субъективной («психологической» или «технической»). В философской
концепции Дильтея И. герменевтически трактуется как постижение смысла текста,
причем смысл понимается как объективно заложенный в текст и связывается с
феноменом Автора (см.). В свете этого, И., по Дильтею, предполагает двухэтапное
«перемещение» текста: во-первых, аппликация его на «опыт Автора» (как в индивидуально-психологической,
так и в культурно-исторической его артикуляции), совмещение текста с узловыми
семантическими и аксиологическими значениями этого опыта, и во-вторых, последующая
аппликация его на личный опыт интерпретатора, реконструкция в нем указанных
узловых значений. В этом отношении в концепции Дильтея И. тесно смыкается
с таким феноменом, как понимание (ср. трактовку понимания в Баденской школе
неокантианства: Риккерт о понимании как реконструкции в сознании понимающего
того соотношения понимаемого действия с ценностью, которое выступало его исходным
импульсом). Как в концепции Дильтея, так и в сложившейся на ее основе «духовно-исторической»
школе И. (Р.Унгер, Э.Эрматингер и др.) важнейшей фигурой в процессе И. выступает,
таким образом, фигура Автора (см. «биографический анализ» Г.Миша) как источника
смысла, понятого в этом контексте как объективно данный, в силу чего И. реализует
себя как реконструкция этого смысла. Если обрисованная традиция трактовки
И. может быть соотнесена с ориентированным на понимание и идиографический
метод гуманитарным познанием и такой традицией в философии, как историцизм,
то в качестве ее альтернативы в культуре оформляется «формальный метод И.»,
типологически сопоставимый с такой традицией, как социологизм. Так, «новая
критика» (Г.Башляр, В.Кайзер, Э.Штайгер и др.) в качестве исходных презумпций
И. полагает объективность текста, взятого вне приписываемого ему контекстного
его содержания (например, установка Башляра на содержательность формализма
в неклассической науке). В этой парадигме развивается и структурно-семиотическое
направление трактовки И., рассматривающее текст как самодостаточную реальность,
при И. которой процедура возведения к Автору является избыточной, ибо смысл
текста задается факторами не индивидуально-психологического, но объективно-структурного
характера: «ритмы структуры», «порядки организации», «фигуры кода» и т.п.
В этой ситуации И. выступает не как реконструкция внутреннего опыта Автора,
но как дешифровка текстового кода. В концепциях ряда авторов (Рикер, М.Франк)
может быть обнаружена тенденция к сближению обрисованных подходов. В отличие
от классической парадигмы, философия постмодерна задает радикально иное понимание
И., понимая ее как наполнение текста смыслом — вне постановки вопроса о правильности,
т.е. соответствии некоему исходному, «истинному» значению. Это связано с двумя
основополагающими презумпциями истолкования текста в философии постмодерна.
Первая касается структуры текста: она поливалентна. Если в классическом структурализме
внутренние интенсивности задавали структуру текста в качестве его объективной
характеристики, то постмодерн ориентирован на принципиально антиструктурную
его организацию («ризома» Делеза и Гваттари, «лабиринт» Эко), которая конституирует
текст как децентрированное смысловое поле (см. Ацентризм, Игра структуры).
Принципиальное отсутствие «трансцендентального означаемого» (Деррида) снимает
возможность И. как реконструкции в опыте интерпретатора исходного (так называемого
«правильного») смысла текста, заданного авторским замыслом или объективными
параметрами структуры. — Классическая И., понятая как «критика» и предполагающая
рассмотрение пребывающим вне текста субъектом внеположенного ему текста как
языкового объекта, изначально исключена в постмодерне как лишенная своей основы.
Насильственная попытка жесткого интерпретирования приводит к фактической ликвидации
как семиотичности, так и самого бытия текста (ср. с иронией Бубера: «нужно
лишь заполнить каждый миг познанием и использованием — и он уже не опаляет»).
И. в рамках такого подхода к тексту возможна лишь как метафорическое и условное
(в дань традиции) обозначение процедуры «деконструкции» текста, предполагающей
его «децентрацию» (деструкцию) и последующую вариативность «центраций» (реконструкций)
вокруг тех или иных произвольно избранных семантических узлов, что задает
безграничную вариативность прочтения (Деррида). Основной стратегией по отношению
к тексту выступает, таким образом, не понимание, но «означивание» его (см.
Означивание). Второй основополагающей презумпцией постмодернистского понимания
И. является ее завязанность не на фигуру Автора (герменевтическая традиция)
и не на текст (структурно-семиотическая), но на Читателя. Это находит свое
выражение в концепции «смерти Автора» (см. «Смерть Автора») как частном проявлении
общей постмодернистской концепции «смерти субъекта» (см. «Смерть субъекта»).
И если многомерность текста как ризомы задает объективную предпосылку поливариантности
И., то центрированность текста на Читателя является субъективной ее предпосылкой:
«коль скоро Автор устранен, то совершенно напрасными становятся всякие притязания
на «расшифровку текста». Присвоить тексту Автора — это значит как бы застопорить
текст, наделить его окончательным значением, замкнуть письмо» (Барт). И.,
таким образом, оказывается в системе отсчета постмодерна фактически эквивалентной
самому созданию текста: трактовка произведения не как оригинального феномена,
но как «конструкции» из различных способов письма и культурных цитат задает
совершенно изоморфный статус процедур его создания и прочтения, — и то, и
другое имеет смысл креативного творчества по созданию смысла. В семантическом
пространстве «постметафизического мышления» (см. Постметафизическое мышление)
«само существование бесчисленных интерпретаций любого текста свидетельствует
о том, что чтение никогда не бывает объективным процессом обнаружения смысла,
но вкладыванием смысла в текст, который сам по себе не имеет никакого смысла»
(Дж.Х.Миллер). Более того, по оценке Бланшо, интерпретатор в принципе «не
может быть верен источнику», ибо последний в самой процессуальности И. «меняет
смысл». Согласно постмодернистской позиции, это происходит в силу семантического
самодвижения текста, т.е. «самотолкования мысли», в рамках которого «каждое
предложение, которое уже само по себе имеет толковательную природу, поддается
толкованию в другом предложении» (Деррида). В этом контексте постмодернизм
постулирует презумпцию «абсолютной независимости интерпретации от текста и
текста от интерпретации» (П.де Ман), на базе которой конституируется альтернативная
идее И. идея «экспериментации» (см. Экспериментация.)
М.А. Можейко
|
