|
AFTER-POSTMODERNISM
— современная (поздняя) версия развития постмодернистской философии — в отличие
от постмодернистской классики деконструктивизма (см. Постмодернистская чувствительность,
Пустой знак, Деконструкция, Означивание, Смерть субъекта, Номадология). В
своем оформлении во многом стимулирован таким феноменом современной культуры
постмодерна, как «кризис идентификации», и содержательно разворачивается как
генерирование программ преодоления последнего (см. Воскрешение субъекта).
В этом контексте может быть выделено два фундаментальных вектора трансформации
парадигмальных установок постмодернизма на современном этапе его развития:
1) вектор программного неоклассицизма, т.е. «культурного классицизма в постмодернистском
пространстве» (М. Готдингер), предполагающий существенное смягчение критики
референциальной концепции знака (см. Пустой знак) и отказ от радикальной элиминации
феномена означаемого в качестве детерминанты текстовой семантики (см. Означивание);
указанная установка инспирирует формулировку такой задачи, как «реанимация
значения» (Дж. Уард) или «возврат утраченных значений» — как в денотативном,
так и в аксиологическом смыслах этого слова (М. Готдинер), что приводит
к оформлению (восстановлению) соответствующих проблемных полей в рамках постмодернистского
типа философствования (проблемы денотации и референции, условия возможности
стабильной языковой семантики, проблема понимания как реконструкции исходного
смысла текста и т.п.); 2) коммуникационный вектор, смещающий акцент с текстологической
реальности на реальность коммуникативную и центрирующийся, в связи с этим,
вокруг понятия Другого. Современная культура обозначается Бодрийяром как культура
«экстаза коммуникации» (показателен в этом отношении аксиологический сдвиг
философской традиции, зафиксированный в динамике названий фундаментальных
для соответствующих периодов философской эволюции трудов: от «Бытия и времени»
Хайдеггера к «Бытию и Другому» Левинаса). Если в классическом постмодернизме
Другой интерпретировался как внешнее (социокультурное) содержание структур
бессознательного (что фактически было унаследовано от лакановской версии структурного
психоанализа, где бессознательное было артикулировано как «голос Другого»),
то А.-Р. задает концепту «Другой» новую (коммуникационную) интерпретацию,
в системе отсчета которой реальность языка перестает быть для постмодернизма
самодовлеющей (см. Другой). В качестве водораздела между классическим постмодернизмом
и современным может быть оценена концепция Апеля, — в частности, понимание
им языка и языковых игр. Апель рассматривает язык не в контексте субъект-объектных
процедур праксеологического или когнитивного порядка, но в контексте субъект-субъектных
коммуникаций, которые в принципе не могут быть сведены к передаче сообщений.
— Язык выступает в этом контексте не столько механизмом объективации информации
или экспрессивным средством (что означало бы — соответственно — объективистскую
или субъективистскую его акцентировку), сколько медиатором понимания в контексте
языковых игр. Если трактовка последних Витгенштейном предполагала опору на
взаимодействие между субъектом и текстом, а в понимании Хинтикки — на взаимодействие
между «Я» и реальностью как двумя игроками в игре, ставка в которой — истинность
высказывания, — то Апель трактует языковую игру как субъект-объектное отношение,
участники которого являют собой друг для друга текст — как вербальный, так
и невербальный. Это задает особую артикуляцию понимания как взаимопонимания.
Апелевская версия постмодернистской парадигмы смягчает примат лакановского
«судьбоносного означающего» над означаемым, восстанавливая в правах классическую
для философской герменевтики и генетически восходящую к экзегетике презумпцию
понимания как реконструкции имманентного смысла текста, выступающего у Апеля
презентацией содержания коммуникативной программы игрового и коммуникативного
партнера. Выступая в качестве текста, последняя не подлежит произвольному
означиванию и, допуская определенный (обогащающий коммуникационную игру) плюрализм
прочтения, тем не менее, предполагает аутентичную трансляцию семантики речевого
поведения субъекта в сознание Другого, который вне этой реконструкции смысла
не конституируется как коммуникационный партнер. — Ставкой в игре оказывается
не истина объектного, но подлинность субъектного.
М.А. Можейко
|
