|
ФОКИОН ЗА МАКЕДОНИЮ
Главным
врагом македонян в Афинах был Демосфен, а главным сторонником македонян был
старый Фокион. Демосфен боролся словом, Фокион — делом. Он был хорошим
полководцем, ходил.в походы с Ификратом и Тимофеем, а теперь он твердо говорил:
воевать Афины больше не могут, им нужен мир.
За
твердость характера его называли новым Аристидом. Его никто не видел ни
смеющимся, ни плачущим. Гиперид с товарищами подсмеивался при всех над его
всегда сумрачным лицом. Фокион отвечал: «Смейтесь, смейтесь! но от моей
хмурости никому худа не было, а от вашего смеха уже немало было слез».
Когда
Фокион вставал в народном собрании, чтобы выступить, то Демосфен, презиравший
всех остальных ораторов в Афинах, шепотом говорил друзьям: «Вот топор, который
поднимается рубить мои речи». А между тем Фокион не считал себя оратором и
говорил, как деловой человек, ясно и сжато. «О чем ты думаешь?» — спрашивали
его, когда он обдумывал речь. Он отвечал: «Думаю, чего бы убавить».
Фокиона
избирали полководцем сорок пять раз, сорок пять лет подряд, и всегда без его
просьбы, а по собственной воле народа. А между тем он, как и Демосфен, не
льстил народу. Он говорил в собрании: «Афиняне, вы можете заставить меня делать
то, чего я не хочу, но не можете заставить говорить то, чего я не хочу». Когда
однажды на какие-то его слова весь народ начал рукоплескать, он оборотился к
товарищам и спросил: «Не сказал ли я чего-нибудь дурного?»
Демосфен
говорил Фокиону: «Когда-нибудь афиняне казнят тебя!» Фокион отвечал: «Да, если
сойдут с ума; а тебя — если возьмутся за ум».
Его
упрекали, что он не хочет добра отечеству. Он отвечал: «Или умейте побеждать,
или умейте дружить с победителем; а что умеете вы?»
Народ и
сам чувствовал, что его силы на исходе. Толстый Демохар, племянник Демосфена,
поднимаясь на Акрополь, говорил, переводя дух: «Я — как Афинское государство:
пыху много, силы мало». Но признаться в этом было обидно, и народ волновался.
Решался вопрос, воевать или не воевать с Филиппом Македонским. Собрание
бушевало. Гипериду кричали: «Ты хочешь нарушить закон!» Гиперид кричал в ответ:
«За лязгом македонского оружия нам уже не слышно законов!» Демаду кричали: «Вчера
ты говорил нам одно, сегодня — другое!» Демад кричал в ответ: «Я могу перечить
себе, но не могу перечить благу государства!» Изысканный Гиперид бранился с
трибуны последними словами, народ возмущался: «Мы хотим слушать твою речь, а не
брань!» Гиперид отвечал: «Лучше не думайте, речь это или брань, а думайте, во
вред вам или на пользу эта брань!» На Демада кричали: «Наши отцы не говорили и
не делали так, как ты!» Демад отвечал: «Наши отцы управляли государственным
кораблем, а мы — его обломками!»
Фокион
стоял на своем: войны Афины не выдержат. Ему кричали: «Боишься?» Он отвечал: «Не
вам меня учить отваге, и не мне вас трусости». Один сикофант спросил: «Ты —
полководец, и ты отговариваешь от войны?» Фокион сказал: «Да, хоть я и знаю,
что на войне я тебе начальник, а в мире ты мне начальник».
Демосфен
пересилил: война была объявлена. Стали обсуждать план войны. Демосфен предлагал
вести войну подальше от Аттики. Фокион сказал: «Надо думать не о том, где
воевать, а о том, как победить: при победе военные опасности всегда далеко, при
поражении — всегда близко». Он говорил народу все, что он хотел, но делал то,
чего хотел народ: он принял начальствование и повёл ополчение. Ополченцы
обступили его и давали советы; он сказал: «Как много я вижу полководцев и как
мало бойцов!»
Херонейский
разгром был горем не только для врагов, но и для друзей Филиппа в Афинах.
Дряхлый Исократ, много лет призывавший греков объединиться под македонским
царем, при вести о Херонее уморил себя голодом, чтобы его похоронили в тот же
день, что и павших бойцов. Филипп хотел наградить тех афинян, которые стояли за
него в прошлые годы. Он предложил Фокиону богатый подарок. Фокион спросил
гонца: «Почему мне?» Гонец ответил: «Потому что царь только тебя считает в
Афинах честным человеком». Фокион сказал: «Пусть же он мне позволит и впредь
оставаться честным человеком».
Филипп
Македонский умер. Афиняне ликовали и хотели принести богам благодарственную
жертву. Фокион не позволил им этого, сказав: «Со смертью Филиппа в македонской
армии стало меньше только одним человеком!»
Филиппа
сменил Александр Македонский. Он тоже предлагал Фокиону богатый подарок; Фокион
опять отказался. Александр сказал: «Прими эти деньги если не для себя, то для
сына». У Фокиона был сын, который пошел не в отца: это был самый известный в
Афинах забулдыга и мот. Фокион ответил: «Если он будет жить, как я, —
этого ему слишком много; если будет жить, как живет, — этого ему слишком
мало».
Умер
Александр Македонский, и в Афинах опять началось ликование, и опять Фокион его
удерживал: «Подождем подтверждений: ведь если он мертв сегодня, то будет мертв
и завтра, не так ли?» Подтверждения пришли, и опять Фокиону в его восемьдесят
лет пришлось воевать там, где он хотел бы дружить. Поначалу афиняне одерживали
победы, но Фокион им говорил: «Берегитесь: вы хорошие бегуны на короткие
дистанции и плохие — на длинные». Он тревожился: «Когда же мы кончим побеждать?»
— «Ты не рад нашим победам?» — «Рад победам, но не рад войне». Побеждать
афиняне кончили скоро; это Фокиону пришлось выпрашивать для них у македонян
тяжкий мир, по которому погибли Гиперид и Демосфен.
Фокион
погиб в смутах, когда началась борьба наследников Александра за власть и краем
задела Афины. Его и других поборников македонской власти бросили в тюрьму и
приговорили к казни. Ему дали, как Сократу, выпить чашу яду, но он был крепкого
здоровья, яду не хватило, а больше у палачей отравы не было. Фокион сказал: «Неужели
в Афинах даже умереть нельзя по-человечески?» Сосед Фокиона плакался, что тоже
должен умереть; Фокион сказал ему: «Разве мало чести умереть вместе с Фокионом?»
Его спросили: «Что завещаешь сыну?» Он сказал: «Завещаю не мстить за меня
афинянам».
Херсонесская
присяга
Развалины
греческого города Херсонеса находятся возле нынешнего Севастополя. Там была
демократия афинского образца с советом и архонтами, называвшимися «демиургами».
После какого-то покушения на эту демократию (как раз в конце IV в. до н.э.) все
херсонесцы принесли вот такую присягу. Она сохранилась в надписи на камне.
...
«Клянусь
Зевсом, Землей, Солнцем, Девою и богами и героями нашими! Я буду един со всеми
в заботе о свободе и благоденствии города и граждан и не предам ни Херсонеса,
ни укреплений, ни окрестностей его ни эллину, ни варвару, а кто замыслит такое
предательство, тому буду врагом. Я не нарушу народовластия, а кто захочет
нарушить, тому не позволю и раскрою его умысел пред народом. Я буду служить
народу в качестве демиурга и члена совета как можно лучше и справедливее и в
суде буду подавать голос по закону. Я не буду разглашать ничего во вред городу
и гражданам, я не дам и не приму дара во вред городу и гражданам. Я не буду
замышлять ничего несправедливого против граждан, верных закону, и другим того
не дозволю; если же окажусь связан клятвою с кем-либо неверным закону, то да
будет нарушение этой клятвы мне и моим близким во благо, а соблюдение во зло.
Хлеб, свозимый с равнины, я не буду ни продавать, ни вывозить в какое-либо иное
место, но только в Херсонес. Зевс, и Земля, и Солнце, и Дева, и боги
олимпийские! Если я соблюду это, да будет благо мне и дому и роду моему, если
же не соблюду, да будет зло мне и дому и роду моему, и пусть ни земля, ни море
не приносят мне плода, и пусть жены...»
На этом
каменная надпись обрывается.
|
