|
Жила-была штопальная игла; она считала себя такой тонкой,
что воображала, будто она швейная иголка.
— Смотрите, смотрите, что вы держите! — сказала она пальцам,
когда они вынимали ее. — Не уроните меня! Упаду на пол — чего
доброго, затеряюсь: я слишком тонка!
— Будто уж! — ответили пальцы и крепко обхватили ее за талию.
— Вот видите, я иду с целой свитой! — сказала штопальная игла
и потянула за собой длинную нитку, только без узелка.
— Пальцы ткнули иглу прямо в кухаркину туфлю, — кожа на туфле
лопнула, и надо было зашить дыру.
— Фу, какая черная работа! — сказала штопальная игла. — Я не выдержу!Я
сломаюсь!
И вправду сломалась.
— Ну вот, я же говорила, — сказала она. — Я слишком тонка!
«Теперь она никуда не годится», — подумали пальцы, но им все-таки
пришлось крепко держать ее: кухарка накапала на сломанный конец
иглы сургуч и потом заколола ею косынку.
— Вот теперь я — брошка! — сказала штопальная игла. — Я знала, что
буду в чести: в ком есть толк, из того всегда выйдет что-нибудь путное.
И она засмеялась про себя, — ведь никто не видал, чтобы штопальные
иглы смеялись громко, — она сидела в косынке, словно в карете,
и поглядывала по сторонам.
— Позвольте спросить, вы из золота? — обратилась она к
соседке — булавке. — Вы очень милы, и у вас собственная головка...
Только маленькая! Постарайтесь ее отрастить, — не всякому ведь
достается сургучная головка!
При этом штопальная игла так гордо выпрямилась, что вылетела
из платка прямо в раковину, куда кухарка как раз выливала помои.
— Отправляюсь в плавание! — сказала штопальная игла. — Только бы
мне не затеряться!
Но она затерялась.
— Я слишком тонка, я не создана для этого мира! — сказала она, лежа
в уличной канаве. — Но я знаю себе цену, а это всегда приятно.
И штопальная игла тянулась в струнку, не теряя хорошего расположения
духа.
Над ней проплывала всякая всячина: щепки, соломинки, клочки газетной
бумаги...
— Ишь, как плывут! — говорила штопальная игла. — они понятия не имеют
о том, кто скрывается тут под ними. — Это я тут скрываюсь! Я тут сижу!
Вон плывет щепка: у нее только и мыслей, что о щепках. Ну, щепкой она
век и останется! Вот соломинка несется... Вертится-то, вертится-то
как! Не задирай так носа! Смотри, как бы не наткнуться на камень! А
вон газетныйобрывок плывет. Давно уж забыть успели, что на нем
напечатано, а он, гляди, как развернулся!.. Я лежу тихо, смирно. Я
знаю себе цену, и этого у меня не отнимут!
Раз возле нее что-то заблестело, и штопальная игла вообразила,
чт оэто бриллиант. Это был бутылочный осколок, но он блестел, и
штопальнаяигла заговорила с ним. Она назвала себя брошкой и спросила
его:
— Вы, должно быть, бриллиант?
— Да, нечто в этом роде.
И оба думали друг про друга и про самих себя, что они настоящие
драгоценности, и говорили между собой о невежественности и надменности
света.
— Да, я жила в коробке у одной девицы, — рассказывала штопальная
игла. — Девица эта была кухаркой. У нее на каждой руке было по
пяти пальцев, и вы представить себе не можете, до чего доходило их чванство!
А ведь занятие у них было только одно — вынимать меня и класть обратно
вкоробку!
— А они блестели? — спросил бутылочный осколок.
— Блестели? — отвечала штопальная игла. — Нет, блеску в них не было,зато
сколько высокомерия!.. Их было пять братьев, все — урожденные
«пальцы» они всегда стояли в ряд, хоть и были различной величины. Крайний
— Толстяк, — прочем, отстоял от других, он был толстый коротышка, и
спина у него гнулась только в одном месте, так что он мог кланяться
только раз; зато он говорил, что если его отрубят, то человек не годится
больше для военной службы. Второй — Лакомка — тыкал нос всюду: и
в сладкое и вкислое, тыкал и в солнце и в луну; он не нажимал перо,
когда надо былописать. Следующий — долговязый — смотрел на всех
свысока. Четвертый — Златоперст — носил вокруг пояса золотое кольцо
и, наконец, самый маленький — Пер-музыкант — ничего не делает и очень
этим гордился. Да, они только изнали, что хвастаться, и вот — я бросилась
в раковину.
— А теперь мы сидим и блестим! — сказал бутылочный осколок.
В это время воды в канаве прибыло, так что она хлынула через край
и унесла с собой осколок.
— Он продвинулся! — здохнула штопальная игла. — А я осталась лежать!
Я слишком тонка, слишком деликатна, но я горжусь этим, и это благородная
гордость!
И она лежала, вытянувшись в струнку, и передумала много дум.
— Я просто готова думать, что родилась от солнечного луча, — так
я тонка! Право, кажется, будто солнце ищет меня под водой! Ах, я так
тонка,что даже отец мой солнце не может меня найти! Не лопни тогда
мой глазок [игольное ушко по-датски называется игольным глазком],
я бы, кажется, заплакала! Впрочем, нет, плакать неприлично!
Однажды пришли уличные мальчишки и стали копаться в канавке,
выискивая старые гвозди, монетки и прочие сокровища. Перепачкались
они страшно, но это-то и доставляло им удовольствие!
— Ай! — закричал вдруг один из них; он укололся о штопальную иглу.
— Смотри, какая штука!
— Черное на белом фоне очень красиво! — сказала штопальная игла.
— Теперь меня хорошо видно! Только бы не поддаться морской болезни,
этого я не выдержу: я такая хрупкая!
Но она не поддалась морской болезни — выдержала.
— Я не штука, а барышня! — заявила штопальная игла, но ее никто
нерасслышал. Сургуч с нее сошел, и она вся почернела, но в черном
всегда выглядишь стройнее, и игла воображала, что стала еще тоньше прежнего.
— Вон плывет яичная скорлупа! — закричали мальчишки, взяли штопальную
иглу и воткнули в скорлупу.
— Против морской болезни хорошо иметь стальной желудок, и всегда
помнить, что ты не то что простые смертные! Теперь я совсем оправилась.Чем
ты благороднее, тем больше можешь перенести!
— Крак! — сказала яичная скорлупа: ее переехала ломовая телега.
— Ух, как давит! — завопила штопальная игла. — Сейчас меня стошнит!
Не выдержу! Сломаюсь!
Но она выдержала, хотя ее и переехала ломовая телега; она лежала
намостовой, вытянувшись во всю длину, — ну и пусть себе лежит!
|
